Костромская областная универсальная научная библиотека
официальный сайт
| Главная |
| Читателям |
| Правила пользования |
| Структура библиотеки |
| Режим работы |
| Каталоги и ресурсы |
| Новости |
| Фотогалерея |
| Контакты |
[ _Информация об отделе_ ]
[ _Новости отдела_ ]
[ _Контактная информация:_ ]
[ _Литературный уголок_ ]
[ _Новые поступления_ ]
[ _Справочное бюро_ ]
Отдел литературы на иностранных языках
Литературный уголок
Literary Corner
Любите посидеть в уголке с книгой? Добро пожаловать в Литературный уголок нашей библиотеки. Книги здесь раритетные. Мы собираем произведения молодых и начинающих, маститых и известных авторов из Костромской области и городов-побратимов. Чем живут и что пережили, о чём мечтают и что уже воплотили в жизнь люди, породнившиеся на основе договора о сотрудничестве городов...
Do you love to sit in a quiet corner with a book? Welcome to the Literary Corner of our library. You can find only rare books here. We collect works of young and beginning, mature and well-known authors from the Kostroma region and our sister-cities. How people related with each other on the basis of the cooperative agreements between cities live, what they have experienced, what they are dreaming of and what wishes they have already made come true...
Кострома (Россия)
Durham (USA)
Durham (USA)
From Sun poems written in Russia 1995
Judy Hogan
Стихи, написанные в России в 1995 году
Джуди Хоган
FROM SUN 15
| For the people of Kostroma and especially my friends here, while looking at a study by Sergei Rumyantsev and a photo of Nadya Belikh with her grandsons, Alyosha and Mitya. | Посвящается костромичам, а особенно моим друзьям в этом городе, написано, глядя на эскиз Сергея Румянцева и фотографию Нади Белых с её внуками Алёшей и Митей. |
|---|
|
And Paradise? I found it here. And what is Paradise? My father told the story of how, when people died, they went to heaven or to hell, but, in either place, their problem was they couldn’t bend their elbows and hence couldn’t feed themselves. The people in hell starved, he said. But in heaven they figured out that they could feed each other. So my Paradise is like that, and my soul is as happy as an empty boat, bumping against the bank, waiting for the next good thing that Life here has in store. In the ancient city of Kostroma my soul is overflowing and not only with happiness. In the painting the boat is empty. An approaching storm clouds the water and ruffles the hair of the trees on the opposite bank. But I know that soon the boat will have its passengers again, just as I, from time to time, have my visitors... |
А Рай? Нашла его я тут. Каков же Рай? Я помню, как однажды Мне рассказал отец историю о том, Что, умирая, люди попадут, Кто в рай, кто в ад. Но там и там одна беда Не могут накормить они себя, Лишают их локтей у врат. И руки больше не согнуть никак… И мучились от голода в аду, В раю же поняли, что можно дать еду Друг другу… Таков мой Рай! А моя душа Как лодка, Что о берег бьёт волна, Но счастлива она, Лишь ожиданием блага, Что мне готовит здесь судьба. В старинном городе на Волге Кострома, Не только счастьем душа моя полна. Пустая лодка на картине От тучи грозовой темнеет на реке вода, На берегу ерошит ветер кроны леса, Но знаю я, Ещё мгновенье и тогда, Вновь будут пассажиры в лодке. Подобно тем гостям, Что с радостью ко мне заходят иногда. |
|---|
Click here to read the full version of the poem and some other poems by Judy Hogan..
It Might Have Been Called Courage
Dorothy Osborn
I still remember the look of surprise on her face. I don’t know how long it lasted, for, after having said my piece, I left her standing there, speechless. But in truth, Margaret was not the only one shocked at my behavior. I could hardly believe it myself. I felt exhilarated, even righteous. And I was proud that I had been able to overcome my natural inhibitions and confront the source of the lies about my husband, Bob, and by implication about me.
Those were unsettled times in the early sixties, and emotions ran high. The whole country was feeling the effects of the spreading civil-rights movement. Sit-ins by Negro (the term used then) students at Woolworth lunch counters in Greensboro and Durham, North Carolina, had emboldened even unlikely sorts of people to speak their minds.
I grew up thinking that open controversy is not polite. That meant that I tended to be a listener, accepting of others’ opinions. Never one to make waves, not publicly anyway, I still don’t like unpleasantness, or quarrels, and if caught up in such an exchange, my body speaks. I cross both arms and legs tightly, I shift my position frequently, and I begin to wiggle and squirm. I may yawn a lot. I don’t know what my face reveals.
Bob is just the opposite. Even then he thrived on discussion and argument, and in his classes at Duke University he spoke out loud and strongly against the concept of separate but equal. A Sunday School teacher in our church at the time, he made his views known to the minister, the official board, and anyone else who would listen. But he also took action, joining demonstrations as well as the picket line at the Center Theatre downtown. More than that, he sat with integrated groups of students who came to our church services.
It was obvious that not everyone in the church approved, and we could understand that. Mores don’t change overnight, and prejudices don’t disappear with the sweep of a broom. But naively we thought that the church should be different, for the Bible teaches that all men are brothers. This is stated clearly and repeated in parables and teachings. Other preachers preached on safe topics so that they wouldn’t get into trouble. They knew what their congregations wanted to hear.
I can’t recall how we learned that the rumor mill was operating at full speed. I guess friends were careful to protect us from much of the full output of heat and steam. But a week or so after attending a fund-raising dinner at the church, we were told that Margaret reported to a number of people that during the dinner Bob Osborn had been seen taking platters of food from the kitchen and distributing them to his Negro friends who were waiting on the side street. In other words, he was stealing food for his cohorts.
Though I often greeted this woman on Sunday morning, I had never had a conversation with her. Married to a general of the army, well-traveled, a socialite and member of the country club, she rather intimidated me. But this was more than I could bear. She was impugning Bob’s honesty and integrity in an underhanded way that could not easily be challenged. Doubtless many people believed this lie. How many others had been told? I was incensed. How dare she impugn Bob’s character, and mine by implication, in that way!
The next Sunday I went to church with Bob and our three young sons, as usual, with many thoughts running through my head. I’m sure I didn’t hear the words of the sermon. Its subject would not have been relevant to what was going on. My unconscious must have been at work during that twenty minutes or so.
After the service as we walked along the sidewalk to our car, I happened to see the rumormonger standing with her husband in the side yard of the church, and before I knew what I was doing, I left my family and walked over to her, greeting her politely. Then without missing a beat I said to her, “I am sure that you would want to know that people are spreading rumors about my husband, using your name as the source, and I am certain that someone like you would not be a part of such a scurrilous and unfounded attack on an innocent person. If I were you, I would try to find out who is doing this and stop them.” And I left her standing there.
My mood was markedly improved as we made our way back to our Sunday dinner. A burden had been lifted from my shoulders even though this confrontation solved no problem. At that moment it didn’t occur to me that my point might have been better made had I waited to get her answer. But it was a step on my path to maturity.
Это можно было бы назвать мужеством.
Дороти Осборн
Я до сих пор помню выражение удивления на её лице. Не знаю, как долго она ещё стояла там, онемев, потому что, высказавшись, я тут же ушла.
По правде говоря, Маргарет была не единственной, кто был шокирован моим поведением. Я сама едва могла поверить, что сделала это. Я была в приподнятом настроении, даже можно сказать в превосходном настроении. Меня переполняла гордость за то, что я смогла преодолеть свои природные комплексы и противостоять источнику лжи о моём муже Бобе и, косвенно, обо мне самой.
Было нестабильное время начала шестидесятых. Эмоции переполняли людей. Вся страна ощущала на себе результаты распространения движения за гражданские права. Сидячие забастовки студентов-негров (это слово ещё употреблялось в то время) за стойками буфетов в универмагах «Вулворт» в городах Гринсборо и Дарем, штата Северная Каролина вселили смелость даже в людей неспособных высказать своё мнение.
С детства я считала, что открытое противостояние – это совсем неучтиво. Я имею в виду, что по характеру я больше люблю слушать, принимая мнения других людей, и никогда не поднимаю шум, по крайней мере, публично. Я до сих пор не люблю споры и ссоры, а если и попадаю в перепалки, то всё тело выражает моё отношение к ним. Я плотно скрещиваю руки и ноги, часто меняю позицию и начинаю ёрзать и поёживаться. Даже могу начать зевать. Не представляю, что в это время творится на моём лице.
Боб полная моя противоположность. Уже тогда он преуспевал в дискуссиях и спорах, а на своих занятиях в университете Дьюка громко и решительно высказывался против концепции "раздельные, но равные". Будучи в то время учителем воскресной школы в нашей церкви, он не только открыто говорил о своём мнении священнику, официальным властям, да и вообще любому человеку, который готов был слушать, но и действовал – принимал участие в демонстрациях, а так же в пикете у Театрального центра в деловой части города. Кроме того он занимался со смешанными группами студентов, которые приходили на службу в церковь.
Было очевидно, что не все в церкви одобряют это, и их можно было понять. Нравы не меняются в одночасье, а предубеждения не выметаются взмахом метлы. Но всё же, мы наивно полагали, что церковь должна измениться, ведь Библия учит, что все люди братья. Об этом не раз говорится в притчах и учениях. Другие проповедники проповедовали на безопасные темы, с тем, чтобы не попасть в щекотливое положение. Они знали, что именно их прихожане хотели услышать от них.
Не могу вспомнить, как мы узнали, что сплетня распространяется на полной скорости. Полагаю, друзья пытались защитить нас от мощного выброса её жара. Но приблизительно через неделю после благотворительного ужина в церкви, нам сказали, что Маргарет разнесла сплетню о том, что во время обеда видели, как Боб Осборн выносил тарелки с едой из кухни и раздавал их своим друзьям-неграм, которые уже ждали его на улице. Другими словами он воровал еду у своих же товарищей!
Хотя я и здоровалась всегда с этой женщиной перед воскресной службой, но никогда не разговаривала с ней. Эта дама, жена генерала армии, много путешествующая, светская львица и член загородного клуба, скорее пугала меня. Но то, что произошло, было уже слишком! Она подвергла сомнению честность и незапятнанность Боба, за его спиной, да ещё так, что это нелегко было оспорить. Несомненно, что многие поверили этой лжи. А скольким своим знакомым они могли ещё передать? Я пришла в ярость! Как она могла подвергнуть сомнению репутацию Боба, а косвенно и мою?
В следующее воскресенье, когда, как обычно, мы с Бобом и нашими тремя маленькими сыновьями пошли в церковь, в голове роились множество мыслей. Не уверена, что слышала слова проповеди. Её тема совсем не совпадала с тем, что происходило у меня в душе. Моё подсознание, должно быть, упорно трудилось в течение этих двадцати минут.
После службы, когда мы шли по дорожке к машине, я случайно заметила сплетницу, стоящую с мужем в боковом дворике церкви. Прежде чем я поняла, что делаю, я оставила свою семью и направилась к ней. Вежливо поздоровавшись, не моргнув глазом, я спокойно сказала: «Я уверена, что Вы должны знать, что распространяются сплетни о моём муже и Ваше имя используется как источник этих сплетен. Я уверена, что такие люди как Вы не станут участвовать в подобных непристойных, необоснованных нападках на невинного человека. На Вашем месте, я бы попыталась выяснить, кто это делает и остановила их». Я отошла, оставив её стоять на том же месте. Моё настроение заметно улучшилось на пути домой, где нас ждал воскресный ужин. Гора упала с плеч, хотя эта очная ставка и не решила проблему. В тот момент мне и в голову не пришло, что всё могло бы быть гораздо лучше, дождись я её ответа. Но всё же это был поступок на моём пути к зрелости.
Poems
Diane Judge
Стихи
Дайан Джадж
| Deep | Глубина |
|---|---|
|
Poems make some people sweat as if the weight of them strains muscles so flabby they’ll be sore for days. For me, poems are a measured walk on carpet thick enough to curl toes deep. |
Для кого-то стихи нагрузка, Как гантели Мышцы слабые напрягают И даже боль вызывают. Для меня же стихи - прогулка, По ковру такому Пушистому, Что ноги в глубине утопают. |
| Images | Образы |
|---|---|
|
Some images are pearls, opaque as slivers of moon, exquisite as unfiltered sunlight. But when I try to tumble them into the display case of a poem, they refuse to be fished from their beds. |
Образы, как жемчужины. Матовые Как осколки луны, Изысканные, Солнечного света полны. Но когда я пытаюсь Слагать их в стихи Очень трудно Бывает Достать их Из глубины. |
| Reading Billy Collins | Читая Билли Коллинза |
|---|---|
|
I scour the pages gorging myself on his words sit in a stupor too full for a time, then I seize paper and pen, spill all this muse has given me. |
Страницы листаю, С жадностью Слова его глотая. От перенасыщения В ступор впадаю, На какое-то время. Потом хватаю Бумагу и перо, И что муза мне дала Выплескиваю всё. |
Кострома (Россия)
Deutschland
Солодов Виталий Алексеевич
Es klingt wahrscheinlich frech und albern:
Du, Deutschland,- Land all’ meiner Träume.
Du liegst vom Nordmeer bis zu Alpen,
wo Himmelswolken Berge säumen.
Ganz oben glimmern letzte Sterne,
die Nacht verlässt das dunkle Tal,
der neue Tag aus kalter Ferne
kommt runter mit der ersten Strahl.
Hier Neuschwanstein, das ewig schöne,
schwebt geisterhaft im Morgengrauen
und segnet durch die junge Sonne
die Berge, Wälder und die Auen.
Die schlichte Schönheit deutschen Nordens
bleibt immer rätselhaft für mich.
Die See trinkt hier Nebel morgens,
wie Fohlen saugt die Mutters Milch.
Ich mag die Brüllische Terrasse
da, wo die Elbe Wellen streut,
in Rothenburg die engen Gassen
und bunte Häuser in Beireuth.
Als ich hier bin, mal dienstlich, mal privat,
in München, Köln und Kohlenpott,
ich höre gerne „wat“ und „dat“
und Bayern’s freundliche „Grüss Gott!“
Ich wollte immer Dir gehören,
wie Moselufern goldne Rebe.
Ich wünsch, ich wäre hier geboren,
wenn?s Russland auf der Welt nicht gäbe.
Ipatjev-Kloster
Солодов В.А.
Ipatjev-Klosters stolze Pracht
empfängt den Tag in Morgentracht.
Hier Ruhm und Geschichte in heiliger Wiege,
lebendiger Quelle russischer Siege.
Würdig erhebt sich das alte Gemäuer.
Es steht und glänzt in der sonnigen Flut
vor hundert Jahren und auch heuer
in Schöpfers Liebe und gesegneter Obhut.
In silbernen Wellen, stolz, mit Bravour,
Verbeugt sich das Kloster vorm Himmels Azur.
Rauschen Winde, Zeiten vergehen,
Ipatij wird hunderte Jahre bestehen.
Антология костромских писателей
Anthology of Kostroma Writers
| Николай Муренин Праздник | Nikolai Murenin Holiday |
|---|---|
|
Что я делал, где я был? Тихо в чистом поле. Запах хлеба позабыл, Вкус воды не помню! Соберу колосьев горсть – Тяжело в ладони… И хозяин я, и гость Нынче в отчем доме. Я на празднике души: Скатерть – словно небо. А на ней воды кувшин Да буханка хлеба. Хлеб водою запивал, С юностью калякал. Воду хлебом заедал И отсчастья плакал. |
What did I do? From what did I fled? An open field is still and silent I don’t remember the scent of bread, The taste of water is expired. I gather in a palm of corns And feel the heaviness of the grain. Now I’m both the host and the guest In my father’s estate. What a holiday for my soul. The tablecloth is like the sky A jug of water and a loaf That’s all I need for a while I took water after bread and recalled my youth I took bread and water contrariwise And cried with happiness. |
| Анатолий Беляев | Anatoly Belyaev |
|---|---|
|
Воздух пахнет тревожно и шало Чем-то свежим, веселым таким: Талым снегом, Корой краснотала, Первой зеленью, Брагой реки. И пьянит он меня, И врачует, Этот воздух апрельский сквозной, И смеюсь я, И знать не хочу я, Что когда-нибудь будет со мной. |
The scent of air is exciting and crazy It smells something fresh and easy, Like melted snow, The bark of a willow, The first flush of green Or foam of a river. I’m intoxicated And healed By this April blowing breeze. It makes me laugh And I don’t want to know, If I am in a tight squeeze. |
| Евгений Разумов | Yevgeny Razumov |
|---|---|
|
Губерния, волость, уезд – Границы российского поля, Где прадеды жили в юдоли, Неся хлебопашеский крест. Которое лето подряд Ищу их следы в Судиславле, Свечу поминальную ставлю И крашу кресты без оград. Которую зиму вдали Тоскую по отчему крову И вижу во сне то корову, То клинышек скудной земли. И пусть не оставил герба Фамильного правнуку прадед – Мне русского имени хватит, Земли, где стояла изба. |
A province, a count and a district These are the borders of a Russian field Where plowing land in the vale My ancestors lived. Each summer in my native town, Looking for their traces I have a handle To paint crosses on the graves And to light a memorial candle. In winter away from my home I long for the paternal house Sometimes dreaming of cows, Or a part of the arable land. My forefather didn’t leave A coat of arms to me But my Russian name and the place of his hut That’s all I need, I believe. |
POÉSIE
Колесова Татьяна Евгеньевна
| Татьяна Колесова Мой брат | Tatiana Kolesova MON FRERE |
|---|---|
|
Каждый день Мы произносим Очень много разных слов: Привет, пока, Прости, спасибо И любовь… Но среди всех Одно сверкает, Словно свет… И на любом наречьи Слова лучше нет. Оно – как летняя жара в разгар зимы. Его с заглавной буквы Часто пишем мы! Cама судьба тебя Мне выбрала в друзья – Мой лучший друг, Мой брат, Мое второе Я! И пусть меня порою жизнь наотмашь бьет, Но если рядом он, Спокоен я и горд… И он пойдет за мной Повсюду, даже в ад! Он не предаст меня, я знаю, - Он мой Брат! |
Tous les jours On entend se dire Certains mots, Toujours les mêmes: Merci, bonjour, Pardon, au revoir Et je t’aime… Mais y a encore Un mot qui brille Comme le soleil Et dans toutes Les langues du monde C’est pareil. Ce mot est chaud Comme un été en plein hiver. J’écris partout en lettres magiscules : MON FRERE! Et c’est pas moi, C’est le destin Qui le choisit Et qui m’envoie Pour tout ma vie Comme un ami. Malgré tous les ennuis Je reste calme et fier, Car dans ma vie Il y a un ami, un frère. Il me suivra n’importe ou, Même a l’enfer. Il ne me trahira jamais, Il est mon frère. |
PLAINE, VASTE PLAINE
(chanson populaire russe)
Traduit par Tatiana Kolesova
Plaine, vaste plaine,
Plaine de la Volga.
Un soldat qui meurt
Parle a son ami.
« Mon ami fidele,
Laisse-moi mourir.
Va tout seul dans ma maison,
Vois ma pauvre mere !
Dis-lui que son fils est mort
Pour son beau pays,
Pour ses freres, pour ses enfants...
Qu’ils ne m’oublient pas !
Dis a ma petite femme
Qu’elle ne pleure pas pour moi.
Qu’elle se trouve un autre mari
Et qu’elle soit heureuse,
Heureuse sans moi ! »
ЗВЕЗДА ПИЛИГРИМА
Маргарита Соколова
| Маргарита Соколова | Margarita Sokolova |
|---|---|
|
Всё поля да перелески, Речка тихая вдали, Здесь до боли всё известно – Родом с этой я земли. Здесь так вкусно пахнет хлебом И дымком из труб печных! Здесь такое, братцы, небо! – Что не надо мест иных. |
Fields and copses are around, A quiet river’s not far away. Every inch is familiar to me Because it is my native land. The smell of bread is so good here I love the smoke out of chimneys And guys, you never find such heaven Wherever you are in other places. |
|
Кому – друзья, кому – вино И пёстрой жизни казино, Кому – страдания река, Кому – разлука на века, Кому – прощание и боль, А мне – хотя бы миг с тобой. |
One is fated to have friends and some wine One is fated to have colorful casino life, One is fated to have great suffering, One is fated to have parting that lasts forever, One is fated to have pain too extreme to bear And I ask my fate for nothing But a moment with you together |
|---|
Одна биография - часть истории народа
Флейман Александр Юлиусович
Электронную книгу Александра Юлиусовича Флеймана "Одна биография - часть истории народа" можно скачать здесь.
Ваши отзывы и комментарии о произведениях вы можете направлять на адрес нашей электронной почты: inokounb@ymail.com
You can submit your questions and/or comments directly to: inokounb@ymail.com